9-1. Германия/Пруссия. Пруссия каждую ночь приходит к Германии и рассказывает одну и ту же историю, даже не подозревая, что он (Пруссия) давно мертв. Германия пытается вести себя, как можно естественней, однако его пугает сама мысль, что Гилберт может однажды перестать приходить.
- ...и потом он мне говорит: "а не пойти ли тебе куда подальше, а, Гил?" Вот ведь сволочь! Ну, я и не удержался, ка-а-ак двинул ему! А он..
Людвиг слушает брата невнимательно, вполуха: все равно он уже успел выучить эту историю наизусть. В камине тихо потрескивают дрова, колени немца прикрыты пледом, окна плотно закрыты, вот только почему ему так холодно?...
- Эй, Запад, ты вобще слушаешь меня? - громко возмущается Гилберт, бесцеремонно пихая Людвига в бок. Германия вздрагивает от его прикосновения, холодного, как арктический лед и виновато улыбается:
- Прости, я задумался.
- Ну вот тебе раз! Я ему, значит, рассказываю, а он задумался?! Не слушать Великого?! Да я...
Как невыносимо больно снова видеть его лицо и как страшно даже думать о том, что этот визит может оказаться последним.
- Гил... - тихо шепчет Германия, но распалившийся Пруссия уже не слышит никого, кроме себя. Возможно, оно и к лучшему.
Гилберт приходит к нему каждый вечер ровно без десяти семь, вольготно разваливается на диване, сметает с журнального столика вещи, и, размахивая руками, рассказывает о своем "потрясающе мерзком дне", а потом, наговорившись вдоволь, уходит, чтобы вернуться на следующий день. Людвигу остается только сидеть напротив в кресле и слушать, слушать, слушать...
Все довольно обычно, просто, и банально, но здесь есть одно НО: Гилберт уже несколько лет как мертв.
- Гил... - повторяет блондин чуть громче. Пруссия отмахивается от него, как от надоедливой мухи:
- Да ну тебя к черту, Запад!
Людвиг слышит, как хлопает входная дверь, которую он несколько часов назад самолично запер наглухо, и, глядя в огонь, произносит одними губами:
- Я буду ждать тебя завтра.
заказчик
Хотеть видеть автора.
автор.
"Сценарий"
Гилберт Байльшмидт стоит перед младшим братом, с увлечением рассказывая о своем глупом визите к Австрии. Людвиг выучил эту историю наизусть, потому что слышит её каждый день. Каждый день Гилберт, словно не помня, что был вчера и день до этого, говорит о дураке - Родерихе, глупышке - Венгрии и несносном фортепиано.
- А я ему: "Хватит играть! Я к тебе пришел не твое бренчание слушать!"
"А он мне: "Насыщай душу."" - думает Людвиг.
- А он мне: "Насыщай душу!" - продолжает Гилберт.
"Ну и зачем мне это? А Венгрия все о своем: "Мой милый Родерих, мой милый Родерих!""
- Ну и зачем мне это? А Венгрия все о своем: "Мой милый Родерих, мой милый Родерих!" - передразнивает девушку пруссак и с шумом плюхается в кресло.
"Сейчас громко выдохнет." - говорит сам себе Германия. Гилберт глубоко вздыхает.
"Я больше не могу. Я знаю каждое его действие, каждую интонацию. Это наказание такое?" - взмолился Людвиг.
- Эй, Запад, ты чего?
Германия вздрогнул. Такого раньше не было. Он резко открыл глаза, вглядываясь в обеспокоенные лицо старшего брата.
- Запад?
Людвиг молчал. У него было такое чувство, что они играли в спектакле давно выученную роль, а теперь вдруг пошла импровизация. Что он должен сказать? Обычно по "сценарию" было: "Запад, давай сходим в бар?" и Германия должен был отказаться, после чего Гилберт вставал и небрежно отмахивался, покидая комнату. А теперь...
- Гилберт... - с трудом на выдохе произнес Германия и почувствовал, как по коже побежали мурашки.
- Запад, давай сходим в бар? - улыбнулся Пруссия, вскакивая с кресла, воодушевленный этой идеей.
Германия закусил губу.
"Зачем так жестоко со мной поступать? Я ведь знаю, что его не существует. Зачем так издеваться надо мной, дразня нашим общением?"
- Нет, я не пойду. - еле-еле отвечает Людвиг, прикрывая широкой ладонью глаза, чтобы не видеть вызубренную эмоцию недовольства на эту фразу.
Гилберт привычным жестом отмахивается и уходит. Как только дверь захлопывается за ним, Германия вскидывает голову.
"А вдруг больше не придет?" - весь день он мучает себя этим вопросом. Он боится больше не увидеть знакомых черт альбиноса, его недовольного крика, широкой улыбки. Но пока Пруссия приходит каждый вечер. Каждый вечер жалуется на Австрию и Венгрию, каждый вечер падает в кресло и каждый вечер зовет Германию в бар.
Германия хочет встать и побежать вслед за Пруссией, узнать, куда он дальше идет, что делает. Но не может. По сценарию он должен сидеть и ждать, что ровно в полночь дверь со скрипом откроется и в комнату зайдет мрачный, как туча Гилберт.
Сегодня он решил, что завтра согласится пойти с Пруссией в бар. Что будет, если тоже сымпровизировать?
Но вот настал следующий вечер и Людвиг привычно отказывается идти. Ему кажется, что если они что-то изменят в своем диалоге, то Пруссия больше не придет. И как не больно было видеть родные черты любимого и дорогого брата, но их хотелось видеть. Хотелось видеть, а не теплеть в памяти и в сердце.
Дверь со скрипом тихонько открывается. В комнату заходит Гилберт Байльшмидт, недовольный и мрачный. Германия садится в кресло, освобождая соседнее для брата. Все повторяется сначала...
пруссы. в Пруссии
живутжили пруссыГермания какой-то немного не такой, мне кажется. Он вроде не настолько эмоциональный
вообще спасибо большое за труды и исполнение - так же в точку *_*
Он вроде не настолько эмоциональный
стереотипному представлению о национальной чувствительности немцев персонаж этого текста вроде соответствует. персонаж Химаруйи вроде бы тоже.
а германцы в германии xDспасибо
автор 2, тогда я прошу извинений
вот меня больше интересовало, как будет женщина из Пруссии? "Пруссачка"? "Прусска?")
автор №2
а прусские немцы в целом — пруссачество; и прусско-немецкий национальный дух тоже так называется.